На днях я получил интересное письмо. Хотя, может быть, слово «интересное» не совсем уместно в данном случае — точнее сказать «особенное» или назвать письмо «тяжелым». Речь идет о письме управления Службы безопасности Украины в Черновицкой области, которое в нескольких десятках слов подтверждает то, что мне известно уже не один десяток лет. Однако в данном случае это письмо является официальным документом удостоверяющим, что мой тесть был приговорен к 25 годам заключения за «контрреволюционную деятельность» (ему повезло: он был выпущен на свободу после «всего лишь» семи с половиной лет заключения, после смерти Сталина, да сотрется имя его). В письме говорится: «Сообщаем, что архивное уголовное дело по обвинению Гримберга Моисея Нафтуловича, 1930 года рождения, уроженца Молдавской ССР Каптужанского района г. Капрешты, который был осужден военным трибуналом войск МВД Черновицкой области 8 марта 1949 г. по статье 54-1 «а» УК УССР к 25 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях, находится на сохранении в архиве Управления СБ Украины в Черновицкой области».

Нельзя сказать, что я был так уж потрясен. Мой тесть, да будет он здоров, не очень много рассказывает о тяжелых годах, проведенных в лагерях, и очевидно, у него есть на это свои причины. Но вполне достаточно и того немногого, о чем он иногда говорит, чтобы потрясти любого. И, без сомнения, когда я держу в руках документ, который в пяти сухих строчках рассказывает, как одним взмахом пера у человека отняли 25 лет его жизни, мои чувства окрашиваются в иной цвет, хотя письмо написано черным по белому…

Но я не буду сейчас обсуждать бесконечную тему жестокости сталинского режима. Мне хотелось бы поговорить о сути произошедшего, о том, как вообще лишают человека свободы, даже если речь идет о «всего лишь» одном дне жизни. Каково отношение иудаизма к понятию «тюрьма»?

В главе «Вайейшев» мы читаем, что Йосеф был посажен в тюрьму на долгое время: «И взял господин Йосефа его и отдал его в темницу, место, где заключенные царя заключены. И был он там, в темнице» (Брейшис, 39: 20). Очевидно, так наказывали египтяне своих преступников — сажали их в тюрьму за различного рода преступления. Нам известны по крайней мере два из этих преступлений: главный виночерпий был наказан за то, что в царском бокале вина была найдена муха, а главный пекарь — за то, что в хлебе, поданном на царский стол, был обнаружен камень. За это они оба были посажены в тюрьму на неопределенный срок!

Когда же речь заходит о еврейском законе, Тора дважды рассказывает о заключении и лишении свободы. Один раз мы читаем об этом в сегодняшней недельной главе «Эмойр»: «И произнес сын женщины-израильтянки Имя, и хулил, и привели его к Моше… И посадили его под стражу, чтобы им определено было…» (Ваикро, 24: 11–12). Второй раз мы сталкиваемся в Торе с понятием «заключение» в Книге Бамидбор: «И были сыны Израиля в пустыне, и нашли человека, собиравшего дрова в день субботний. И привели его те, кто нашел его собирающим дрова, к Моше и к Аѓарону и ко всей общине. И посадили его под стражу, ибо не уточнено, как поступить с ним» (Бамидбор, 15: 32–34).

В обоих случаях мы видим, что речь не идет о долговременном заключении и что лишение свободы не является наказанием. В своем комментарии на нашу сегодняшнюю недельную главу Раши пишет: «Знали, что собиравший хворост в Субботу подлежит смертной каре, но не было известно, какому из видов смертной казни (поэтому ожидали, когда Моше выяснит это у Всевышнего)… Однако о хулителе сказано: «И посадили его под стражу, чтобы им определено было…» — потому что они не знали, подлежит он смертной каре или нет». Таким образом, евреи прибегали к заключению как к средству «ожидания» (временной мере пресечения, говоря языком современного законодательства), но, повторим, не рассматривали это как наказание.

Ѓанецив (рабби Нафтали-Цви-Йеѓуда Берлин, один из крупнейших раввинов второй половины XIX века, глава знаменитой Воложинской иешивы) в своих комментариях к Торе пишет, что это было не простое ожидание приговора Всевышнего. Речь шла о заключении с целью защиты самого заключенного: «Посадили его [хулителя] в целости и сохранности, без какого-либо ущерба для здоровья, так как евреи, услышавшие о его преступлении, хотели побить его камнями еще до суда. Поэтому он был посажен под стражу, и к нему не прикасались до объявления решения Всевышнего» («Ѓаэмек довор» на Ваикро, 24: 12).

Во времена еврейских мудрецов мы сталкиваемся с еще одним случаем заключения, которое тоже не было наказанием лишения свободы, а имело другую причину. Объясняя законы пасхальной жертвы, Талмуд в трактате «Псохим», описывает ситуацию, когда при формировании группы евреев для исполнения заповеди о пасхальной жертве один из членов этой группы находится в тюрьме, но ему пообещают, что до Песаха он освободится. Можно ли полагаться на такое обещание и присоединять его к группе? Ведь если окажется, что его не освободили, то в группе будет не хватать одного едока и в результате мясо пасхальной жертвы останется до утра, что запрещено Торой. Талмуд говорит следующее: «Сказал Раба бар Она, сказал рабби Йоханан: если это еврейская тюрьма, то на такое обещание можно полагаться. Ибо сказано (Цфанья, 3: 13): «Остаток Израиля не сделает несправедливости, и не станут они говорить лживое, и не будет в устах их языка обмана». Следовательно, если человек сидит в еврейской тюрьме и его пообещали выпустить на Песах, то можно с полной уверенностью положиться на это обещание и включить его в группу для совершения пасхальной жертвы.

Раши дает такой комментарий на слова «еврейская тюрьма», приведенные в указанном отрывке Талмуда: «Для того чтобы принудить дать развод или заплатить долг». Странно, почему Раши счел нужным разъяснять нам, по какой причине было принято у евреев сажать человека в тюрьму? Да и какое отношение это имеет к теме, обсуждаемой в Талмуде? Ответ на эти вопросы таков: Раши хочет предупредить неверные выводы представителей своего и будущих поколений о том, что евреи используют тюрьму для наказания за преступление, как это принято во всем мире. Именно поэтому он приводит случаи, при которых человека лишали свободы, отправляя его в тюрьму. Мы видим, что это делали для получения определенного результата и на короткое, ограниченное время, но тюремное заключение не использовалось у евреев в качестве наказания и на длительный срок.

Правда, в книге Эзры мы читаем: «А над каждым, кто не исполняет закон Б-га твоего или царский закон, пусть над ним тотчас же свершат суд: на смерть ли, на изгнание или на кару имущественную, или на заключение в темницу» (Эзра, 7: 26). Это означает, что Эзра получил разрешение от царя Персии заключать в тюрьму тех, кто не будет исполнять его повеления. Однако некоторые комментаторы Танаха объясняют, что это были слова из приказа царя, а не описание реально существовавшей юридической практики. Ведь заключение в тюрьму было определено законом персов и не соответствовало закону Торы. Можно также рассматривать провозглашение данного наказания в целях устрашения населения, чтобы предупредить его о необходимости беспрекословного исполнения приказов Эзры, и вполне может быть, что сам еврейский руководитель никогда и не применял подобное наказание.

Еще раз мы встретим в еврейском законодательстве упоминание о лишении свободы (точнее — о ее ограничении) в случае, когда человек, не дай Б-г, совершает непреднамеренное убийство и его приговаривают к ссылке в город-убежище: «И спасет община убийцу из рук кровомстителя, и возвратит его община в город его укрытия, куда он бежал, чтобы оставался там до смерти первосвященника…» (Бамидбор, 35: 25).

Естественно, что невозможно сравнивать положение ссыльного с положением заключенного. Во-первых, в городе-убежище человек пользовался полной свободой передвижения в пределах города, в отличие от него, заключенные, находящиеся в местах, которые так и называются — «места лишения свободы», не имеют такой возможности. Во-вторых, в городе-убежище ссыльный жил вместе со своей женой и детьми (можно сказать — в теплой семейной обстановке), а заключенному, как известно, разрешены лишь редкие свидания с самыми близкими родственниками. В-третьих, в городе-убежище ссыльный работал по своей специальности и обеспечивал свою семью, в тюрьме же заключенный работает по принуждению на самых разных работах, и его заработка никогда не хватает на пропитание семьи. Не говоря уже о том, что в городе-убежище ссыльный всегда находился в окружении праведников-левитов и обыкновенных законопослушных граждан, а заключенный сидит в камере с закоренелыми преступниками и даже может научиться у них новым способам совершения преступлений, так что о его исправлении зачастую не может быть и речи…

Подытожим: мы не находим в иудаизме ни одного случая, подтверждающего необходимость лишения человека свободы в качестве наказания.

У Любавичского Ребе есть много писем, посвященных теме освобождения заключенных-евреев из тюрьмы. Часть этих писем адресована господину Шнеур-Залману Шазару, третьему президенту Государства Израиль (кстати, выходцу из семьи любавичских хасидов). В некоторых из этих писем Ребе обращается к Шазару с ходатайством о помиловании того или иного заключенного в Израиле, а в других просит оказать помощь в освобождении евреев, томящихся в тюрьмах и лагерях в СССР. Известна срочная телеграмма, отправленная в 1949 году, когда Ш.-З. Шазар был не президентом, а только депутатом Кнессета, а рабби Менахем-Мендел Шнеерсон был еще не Ребе, а зятем и ближайшим соратником предыдущего Любавичского Ребе, рабби Йосефа-Ицхока. В телеграмме содержится безотлагательная просьба помочь с освобождением из сталинских застенков известного еврейского деятеля, раввина Мордехая Дубина, да отомстит Всевышний за его кровь: «Большая просьба: используйте все ваше влияние и всю силу возможностей ваших доверенных лиц в России для того, чтобы нашему другу Мордехаю Дубину, заключенному там, дали разрешение переехать в Израиль. Личность Дубина и важность его скорейшего спасения общеизвестны, и не требуют дополнительных объяснений. Заранее благодарен. Жду ваших сообщений по этому поводу. Благословляю на удачу…»

Для того чтобы понять позицию Ребе об отношении иудаизма к вопросу тюремного заключения, стоит изучить и его письмо от 1944 года, адресованное Гаду Фрумкину, который был членом Верховного суда подмандатной Палестины. Ребе пишет: «Удивительно, что изложенное в Торе законодательство по вопросам суда и наказания имеет существенное отличие от сводов законов других народов. Это отличие состоит в том, что в Торе вообще нет такого вида наказания, как тюремное заключение. Мы ясно видим точку зрения Торы на значимость реального действия и истинную ценность жизни человека, как сказано: «В Твоей книге записано все; дни, для меня сотворенные, — для Него все одно» (Теѓилим, 139: 16). Так как дни жизни человека сочтены, а наказание, согласно Торе, имеет целью не отомстить, но исправить, то нельзя ограничивать возможности жизнедеятельности человека, даже во имя исправления многих, что является задачей тюрьмы. Пусть того, кто не в состоянии исполнять свое предназначение быть человеком, приговорят к смерти… Здесь мы учимся трем важным понятиям: непревзойденной ценности каждого мгновения человеческой жизни, ценности каждого отдельного индивидуума и тому, что, даже совершив преступление, человек остается человеком и должен исполнять возложенную на него обязанность быть посланцем Создателя».

Кажется, что эти три понятия являются достаточно веским основанием для отказа от лишения еврея свободы. Ценность каждой минуты жизни, ценность каждого еврея и Б-жественное предназначение каждого сына Израиля — это то, о чем никогда нельзя забывать. На нас с вами возложена ответственность использовать чудесные минуты жизни для того, чтобы выполнять волю Всевышнего, быть его посланниками, соблюдать законы Торы, исполнять заповеди и таким образом совершенствовать окружающий нас мир.

Рав Авроом Вольф, главный раввин Одессы и Юга Украины